ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР 2020
Визуальные решения в сериале
В 2020 году компанией Peacock под продюсированием Дэвида Винера (Fear the Walking Dead) и режиссурой Оуэна Харриса, Ифы Макардла и Андрия Парекха был выпущен сериал, заявленный как адаптация романа Олдоса Хаксли «О дивный новый мир». Основными отличиями оказалась чуть большая драматизация и раскрытие внутренних и внешних конфликтов, добавление нового персонажа и легкое обновление других. Многие считают излишним засилье эротических сцен, однако они не только эстетичны, но и во многом помогают повествованию показать развитие героев и контекст.
В данном исследовании я рассмотрю, насколько визуализация совпадает с исходным материалом, не беря в расчёт отхождения в сюжете и режиссуре. Приводя цитаты из романа, описывающие ключевых героев и детали окружения, сопоставим их с визуалами из сериала.
Ленина Краун
Девушка, вздрогнув, обернулась. Даже в этой мгле, багрянившей ее глаза и кожу, видно было, что она необычайно хороша собой - как куколка.
- Генри! - Она блеснула на него алой улыбкой, коралловым ровным оскалом зубов.Ленайна Краун упругим шагом пошла к выходу.
Лифт был заполнен мужчинами из альфа-раздевален, и Ленайну встретили дружеские, дружные улыбки и кивки. Ее в обществе любили; почти со всеми ними — с одним раньше, с другим позже — провела она ночь.
Девятнадцатилетняя Ленина (Линайна) описывается “пневматичной”, стройной, образцовой представительницей новой женщины. Красивая, бывшая практически с каждым видным альфой, в книге, впрочем, как личность весьма плоская.
Внешне героиня сериала (занимающая, можно сказать, главную роль в этой истории) схожа с оригиналом – поджарая, русая, открыто сексуальная красавица, только без алых помад, а чаще с эффектными стрелками (соответственно предпочтениям стилистов 2020го, полагаю).
Одним из отличий служит отказ от облачения каждого класса людей в определенный цвет: вместо этого здесь разнообразные аскетичные, футуристичные пастельные костюмы днём и пестрота модных нарядов вечером, когда герои посещают вечеринки.
Исключением служат только эпсилоны, всегда носящие одну рабочую униформу и не посещающие увеселительных мероприятий.
Бернард Маркс
- Он же страшненький! - сказала Фанни
- А мне нравится, как он выглядит…
- И такого маленького роста, - поморщилась Фанни. (Низкорослость — типичный мерзкий признак низших каст).
- А по моему, он милый, - сказала Ленайна - Его так и хочется погладить. Ну, как котеночка.Фанни брезгливо сказала:
- Говорят, когда он еще был в бутыли, кто-то ошибся, подумал, он гамма, и влил ему спирту в кровезаменитель. Оттого он и щуплый вышел.
В экранизации такие ходы, как разделение по росту и цветам одежды, были упразднены и показаны порою более тонко, так, Бернард — один из немногих героев, кого мы не видим нагим, а его инаковость и щуплость показана скорее психологически, сквозь отношения с другими героями.
Его конфликт и потаенные мотивы показаны не сразу, поэтому именно на вид он- типичный представитель элит, ухоженный, слегка чересчур подвижный.
Дикарь Джон
На террасу вышел молодой человек в одежде индейца; но косы его были цвета соломы, глаза голубые, и бронзово загорелая кожа была кожей белого.
Ленайна улыбнулась ему; такой привлекательный мальчик, подумала она, и тело по-настоящему красиво. Темный румянец залил щеки молодого человека.
Голубоглазого блондина в главной роли мы, конечно, не увидели, но идея была реализована прекрасно. Здесь Джон отличается от жителей Резервации психологически, а не внешне, зато как-то очень мягко выделяется среди жителей Нового мира.
Его грубоватые черты внешности и поведения контрастируют с людьми, которые никогда в жизни не дрались и не произносили оскорблений. Однако, стоит ему приодеться по моде и захотеть быть уместным, и все эти отличия уже размыты. Тем не менее остаются неприметные детали, например, он один, попав в новый мир, неизменно носит чёрный цвет как единственный ультиматум с их одеждой.
Важное уточнение: в 21 веке по понятным причинам было решено не делать Дикие Земли резервацией коренных американцев, находящейся в нескольких милях за стеной с напряжением, где как развлечение для приезжих служили местные ритуалы и обычаи.
Вместо этого появился остров, до которого летят сначала на самолете, потом на ракете сквозь невесомость, окружённый пустынями и током. Местные жители похожи на новых людей, но больше – на сегодняшних. Они рожают детей сами, пьют спиртное, торгуют кассетами, а как основной источник дохода: постановочные наигранные шоу – сатира на жизнь с капитализмом и моногамией. Они высмеивают себя как нашу цивилизацию.
Ход, во многом более понятный и актуальный сегодня, нежели прямое следование роману.
В экранизации гармонично (честно говоря, просто шикарно) выглядят актеры разного происхождения, в то время как в книге большинство ключевых фигур по «удивительному стечению обстоятельств» века евгеники и других генетических фокусов описываются голубоглазыми и светловолосыми.
Фанни Краун
Все восемьдесят вибровакуумных массажных аппаратов трудились, гудя и шипя, разминая, сосуще массируя тугие загорелые тела восьмидесяти превосходных экземпляров женской особи, наперебой галдящих.
- Привет, Фанни, - поздоровалась Ленайна с молоденькой своей соседкой по шкафчику.- Опять? - сказала Фанни с удивленно нахмуренным выражением, не
идущим к ее круглому, как луна, добродушному лицу.
Фанни в романе описана так же, как и, в целом, все прочие девушки Государства: красивая, стройная, активная, раскрепощенная. Четко следующая правилам. Тут в экранизации никаких особых отхождений от исходника нет. У неё не так много экранного времени, и ее значимость преимущественно сюжетна.
Генри Фостер
В это время мимо проходил белокурый, румяный молодой человек.
- В нашем Центре она составляет шестнадцать тысяч двенадцать, -ответил мистер Фостер без запинки, блестя живыми голубыми глазами. Он говорил очень быстро и явно рад был сыпать цифрами.
И все-таки, - прибавил он с добродушным смешком (но в глазах его зажегся боевой огонь, и с вызовом выпятился подбородок), - все-таки мы еще с ними потягаемся.Уж Генри Фостер не нарушит правил жизни, он всегда
корректен и порядочен.
Генри Фостер — статный, уверенный в себе до высокомерия альфа. Сериал отказался от концепции преобладания европеоидных героев, и образ Генри как влитой лег на австралийского актера и модель японского происхождения Сена Мицудзи.
Одетый с иголочки, часто показанный частично обнаженным, и в отличие от романа, где он в первую очередь образцовый гражданин, а уже в глазах Бернарда – подлец, в сериале – уже с первой серии лицемерный, жадный до власти и внимания персонаж.
Гельмгольц Ватсон
Гельмгольц был атлетически сложен, грудь колесом, плечист, массивен, но в движениях быстр и пружинист. Мощную колонну шеи венчала великолепная голова. Темные волосы вились, крупные черты лица отличались выразительностью. Он был красив резкой мужской красотой, настоящий альфа-плюсовик " от темени до пневматических подошв", как говаривала восхищенно секретарша.
Этот теннисист-чемпион, этот неутомимый любовник (говорили, за каких-то неполных четыре года он переменил шестьсот сорок девушек), этот деятельнейший член комиссий и душа общества внезапно обнаружил, что спорт, женщины, общественная деятельность служат ему лишь плохонькой заменой чего-то другого.
Если в романе Гельмгольц — статный мужчина, то в адаптации на его месте Вильгельмина (тоже в сокращении Гельм), сыгранная Ханной Джон Камен норвежско-нигерийского происхождения, разделяющая, тем не менее, все конфликты оригинального героя.
Она тоже создаёт «ощущалки», но здесь это сексуальные фантазии-фильмы и вечеринки-оргии во тьме под фейерверками. Властная, умная. Все это сохранилось и в визуальной составляющей героини в платиново-сером парике.
Мустафа Монд
Они оглянулись. Сбоку стоял незнакомый черноволосый человек, среднего роста, горбоносый, с сочными красными губами, с глазами очень проницательными и темными.
Директор взглянул на него обеспокоенно. Ходят ведь странные слухи о старых запрещенных книгах, спрятанных у Монда в кабинете, в сейфе. Поэзия, библии всякие - Форд знает что.
Мустафа здесь показана как мудрая небелая женщина (актриса Нина Сосанья наполовину нигерийка), хранящая не только власть, но и тайны, начиная от галереи объектов искусства, нигде более ни в каком виде не замеченных, да и тут мельком пролетающих мимо героини в ее приемной зале, заканчивая настольными играми с искусственным разумом Индрой и хранением секретов появления этого мира.
«Её» локация и облачения отображают эту таинственность: роскошная мебель, приглушённый очень тёплый свет с контрастным холодным на действующих лицах и общее ощущение храма-святилища окружают эту фигуру. Мы практически не видим ее вне ее пространства.
К ней трудно попасть, поэтому она не прячет свои диковинки ни в какие сейфы. И так видно, что такие вещи есть и могут быть только у неё, и даже развешенные на стенах не доступны чужому взгляду.
Директор Инкубатория
Высокий, сухощавый, но нимало не сутулый, Директор вошел в зал. У
Директора был длинный подбородок, крупные зубы слегка выпирали из- под свежих, полных губ. Стар он или молод? Тридцать ему лет? Пятьдесят? Пятьдесят пять? Сказать было трудно.
Директор действительно вне возраста, закрытый и строгий персонаж. Мы знаем о нем лишь то, что необходимо знать, и видим совсем мало. Вердикт: герой полностью соответствует оригиналу, а больше о нем и не скажешь.
Линда
- Иду, - отозвался из другой комнатки довольно сиплый женский голос.
Дверь отворилась. Через порог шагнула белесоватая толстуха-индианка и остановилась, пораженно выпучив глаза, раскрыв рот. Ленайна с отвращением заметила, что двух передних зубов во рту нет. А те, что есть, жуткого цвета... Брр! Она гаже того старика. Жирная такая. И все эти морщины, складки дряблого лица. Обвислые щеки в лиловых пятнах прыщей. Красные жилки на носу, на белках глаз. И эта шея, эти подбородки; и одеяло накинуто на голову, рваное, грязное. А под коричневой рубахой-балахоном эти бурдюки грудей, это выпирающее брюхо, эти бедра. О, куда хуже старика, куда гаже! И вдруг существо это разразилось потоком слов, бросилось к ней с распахнутыми объятиями и - господи Форде! как противно, вот-вот стошнит - прижало к брюху, к грудям и стало целовать. Господи! слюнявыми губами, и от тела запах скотский, видимо, не принимает ванны никогда, и разит изо рта ядовитой этой мерзостью, которую подливают в бутыли дельтам и эпсилонам (а Бернарду не влили, неправда), буквально разит алкоголем. Ленайна поскорей высвободилась из объятий.
На нее глядело искаженное, плачущее лицо.
Линда, мать Джона, здесь не обрюзгшая старуха, а Деми Мур в блонде. Уже на этом понятно, насколько точна экранная версия. Даже ее алкоголизм здесь не выглядит так отталкивающе, хотя по сюжету вроде должен. Не совсем понятна такая перемена. Одежда ее, хоть и местная, отражает ее конфликт, а не просто делает подобной окружению. Этот моложавый пеньюар на женщине в годах, которая слывет проституткой и проводит дни, сидя в нем перед окном, одним собой пересказывает несколько страниц романа с описаниями ее сексуальных похождений в землях и социального наказания за них.
Да и жилище, конечно, разительно отличается от почти пещерной жизни изначальной Линды. Это точно такой же дом, какой можно найти, скорее всего, в паре миль от места съемки. Вполне можно назвать его в чем-то и красивым, хотя и запущенным вследствие несостоятельности в этом плане его обитателей.
Новый Лондон
Огромный зал на первом этаже обращен окнами на север, точно художественная студия. На дворе лето, в зале и вовсе тропически жарко, но по-зимнему холоден и водянист свет, что жадно течет в эти окна в поисках живописно драпированных манекенов или нагой натуры, пусть блеклой и пупырчатой, - и находит лишь никель, стекло, холодно блестящий фарфор лаборатории. Зиму встречает зима. Белы халаты лаборантов, на руках перчатки из белесой, трупного цвета резины. Свет заморожен, мертвен, призрачен.
Только на желтых тубусах микроскопов он как бы сочнеет, заимствуя живую желтизну, словно сливочным маслом мажет эти полированные трубки, вставшие длинным строем на рабочих столах.Из своего сумрачно-вишневого подземелья Ленайна Краун взлетела в лифте на семнадцатый этаж и, выйдя там, повернула направо, прошла длинный коридор, открыла дверь с табличкой "ЖЕНСКАЯ РАЗДЕВАЛЬНАЯ" и окунулась в шум, гомон, хаос рук, грудей и женского белья. Из автомата синтетической музыки звучала сольная трель суперкорнета.
Директор открыл дверь. Они очутились в большом голом зале, очень светлом и солнечном: южная стена его была одно сплошное окно. Пять или шесть нянь в форменных брючных костюмах из белого вискозного полотна и в белых асептических, скрывающих волосы шапочках были заняты тем, что расставляли на полу цветы. Ставили в длинную линию большие вазы, переполненные пышными розами. Лепестки их были шелковисто гладки, словно щеки тысячного сонма ангелов — нежно-румяных индоевропейских херувимов, и лучезарно-чайных китайчат, и мексиканских смуглячков, и пурпурных от чрезмерного усердия небесных трубачей, и ангелов бледных как смерть, бледных мраморной
надгробной белизною.Тепло и солнечно было на крыше. Успокоительно жужжали пролетающие вертопланы; рокотали ласково и густо ракетопланы, невидимо несущиеся в ярком небе, километрах в десяти над головой.
Ленайна глядела в смотровое окно у себя под ногами, и полу. Они пролетали над шестикилометровой парковой зоной, отделяющей Лондон-центр от первого кольца пригородов-спутников. Зелень кишела копошащимися куцыми фигурками. Между деревьями густо мелькали, поблескивали башенки центробежной лапты. В районе Шепардс-Буш две тысячи бета-минусовых смешанных пар играли в
теннис на римановых поверхностях. Не пустовали и корты для эскалаторного хэндбола, с обеих сторон окаймляющие дорогу от Ноттинг-Хилла до Уилсдена. На Илингском стадионе дельты проводили гимнасгический парад и праздник песнословия.Как налитая мраком заводь, простирался внизу лес от Бернам Бичез к ярким западным небесным берегам. На горизонте там рдела последняя малиновая полоса заката, а выше небо тускнело, от оранжевых через желтые переходя к водянистым бледно-зеленым тонам. Правей, к северу электрически сияла над деревьями фарнам-ройалская фабрика, свирепо сверкала всеми окнами своих двадцати этажей. Прямо под ногами виднелись строения Гольфклуба — обширные, казарменного вида постройки для низших каст и за разделяющей стеной дома поменьше, для альф и для бет. На подходах к моновокзалу черно было от муравьиного кишенья низших каст. Из-под стеклянного свода вынесся на темную равнину освещенный поезд. Проводив его к юго-востоку, взгляд затем уперся в здания махины Слауского крематория. Для безопасности ночных полетов четыре высоченные дымовые трубы подсвечены были прожекторами, а верхушки обозначены багряными сигнальными огнями. Крематорий высился, как веха.
Новый Лондон в сериале, как всегда бывает, отражает наше сегодняшнее представление о будущем: минимализм, воздушные конструкции, древесина и камень, остекление и футуристичный светодизайн. В центре города нет излишней шумности высоток, вид из кабинетов Инкубатория очень даже зелёный и обширный. Только Крематорий “высится, как веха”.
Интересно, что в книге жителям прививается отвращение к природе, цветам и зелени, объясняя это невыгодностью любви к поездкам за город. В экранизации же озеленению подвержены и улицы города, и внутреннее оформление жилищ и рабочих мест, и никакого видимого отторжения к этому нет, напротив, когда Линайна приезжает впервые за город, к эпсилонам, она кричит от восторга при виде полей.
Чем дальше от центра, тем больше зелени. Так, метро до района жизни эпсилонов идёт сквозь рощи, а уже там есть плодовые сады, необъятные зелёные поля.
Заводы рано упоминаются в романе, однако здесь они появляются лишь в последней серии, расположены за чертой города, и за счёт того, что они занимаются исключительно производством разноцветной сомы, выглядят сказочно-неправдоподобно, будто списаны не с романа, а с комикса. В центре, за окнами Инкубатория, стоит причудливое высокое здание с четырьмя шпилями, и можно предположить, что это и есть Крематорий.
Все жилые пространства каждого класса сделаны под копирку, пусть и нет тому особенно четких описаний в романе. Нам показаны просторные двухэтажные апартаменты альф с древесиной, камнем и композициями из цветов, небольшие квартиры бет с интерактивным освещением под настроение, и капсульные комнаты эпсилонов.
Резервация
В первой половине дня - облет и обзор сверху десяти-двенадцати
основных поселений-пуэбло, затем приземление и обед в долине Мальпаис. Там неплохой туристкий пункт, а наверху, в пуэбло, у дикарей летнее празднество должно быть. Закончить день там будет интереснее всего. Они сели в вертоплан, поднялись в воздух. Через десять минут они были уже над рубежом, отделяющим цивилизацию от дикости. Пересекая горы и долы, солончаки и пески, леса и лиловые недра каньонов, через утесы, острые пики и плоские месы гордо и неудержимо по прямой шла вдаль ограда - геометрический символ победной воли человека. А у ее подножия там и сям белела мозаика сухих костей, темнел еще не сгнивший труп на рыжеватой почве, отмечая место, где коснулся смертоносных проводов бык или олень, кугуар, дикобраз или койот или слетел на мертвечину гриф и сражен был током, словно небесной карой за прожорливость.Меса была как заштилевший корабль среди моря светло-бурой пыли, вернее, среди извилистого неширокого пролива. Между крутыми его берегами, по дну долины косо шла зеленая полоса - река с приречными полями. А на каменном корабле месы, на носу корабля, стояло поселение-пуэбло Мальпаис и казалось скальным выростом четких, прямых очертаний. Древние дома вздымались многоярусно, как ступенчатые усеченные пирамиды. У подошвы их был ералаш низеньких построек, путаница глиняных заборов, и затем отвесно падали обрывы на три стороны в долину. Несколько прямых столбиков дыма таяло в безветренной голубой вышине.
Темно-коричневые, обнаженные от горла до пупка и разрисованные белыми полосами ("...как теннисные корты на асфальте", - рассказывала потом Ленайна), с лицами, нелюдски заляпанными алым, черным и охряным, по тропе навстречу им бежали два индейца. В их черные косы были вплетены полоски лисьего меха и красные лоскуты. Легкие, индюшиного пера накидки развевались за плечами; окружая голову, пышнели высокие короны перьев. На бегу звенели и бряцали серебряные их браслеты, тяжелые мониста из костяных и бирюзовых бус. Они бежали молча, спокойно в своих оленьих мокасинах. Один держал метелку из перьев; у другого в каждой руке было три или четыре толстых веревки. Одна веревка косо дернулась, извилась, и Ленайна вдруг увидела, что это змеи.
Здесь, как я уже поясняла ранее, расхождение смысловое, однако все равно интересно сопоставить описания фантазии о дикости 20 и 21 веков. На экране уже не удивляющая зрителя трущоба, даже не пост-апокалиптичная, пыльная, изолированная, озлобленная.Здесь орудуют группировки и бунтари, и все знают всех в лицо. Одноэтажные ряды застроек и покосившиеся домики, а все, что показывают гостям — декорации, за которыми особенно ухаживают.
Массовость
"Общность, Одинаковость, Стабильность", — проскандировал он девиз планеты. Величественные слова.
- Стабильность, — подчеркнул Главноуправитель, — устойчивость, прочность. Без стабильного общества немыслима цивилизация. А стабильное общество немыслимо без стабильного члена общества. — Голос Мустафы звучал как труба, в груди у слушателей теплело и ширилось.
Каждый трудится для всех других. Каждый нам необходим. Даже от эпсилонов польза. Мы не смогли бы обойтись без эпсилонов. Каждый трудится для всех других. Каждый нам необходим…
— Во всяком случае, можем быть уверены в одном: кто б ни был тот
человек, жизнь он прожил счастливую. Теперь каждый счастлив.
— Да, теперь каждый счастлив, — эхом откликнулась Ленайна. Эту фразу им повторяли по сто пятьдесят раз еженощно в течение двенадцати лет.Под вечер из-за гряды показались вертопланы, летящие темной тучей десятикилометровой длины. (Во всех газетах была описана вчерашняя оргия единения.)
Единение миллионов людей в романе объяснено лишь идеологией и внушением, в то время как в сериале не показывают ни гипнопедию, ни подобные манипуляции, но есть и идеология, и Индра- искусственный интеллект, объединяющий всех в единой нейросети через контактные линзы. Каждый может смотреть глазами другого и разговаривать с другим на любом расстоянии, если это только не космос и не дикие земли.
Девиз Государства: Общность, Одинаковость, Стабильность. Массово применяется клонирование (в сериале только у эпсилонов, и за этим стоит отдельная интересная подыстория), все практикуют взаимопользование и круглосуточную подключенность к сети. Вынимать линзу не положено.
Секс — одна из неотъемлемых характеристик этой (анти)утопии. Каждый принадлежит всем, моногамия преступна. Оргия как ритуал единения практикуется часто и воспринимается как радостная вечеринка или почти религиозный обряд. В экранизации помимо секса в привычном понимании показано множество сцен единения сотен людей. Они подобны картинам, они показывают наглядно всю эту “общность” из девиза.
Можно сказать, что экранизация вполне успешно модернизировала исходный материал, актуализировав сюжет и героев, убрав соответствующие веку сексизм и расизм, не изменяя притом основных вопросов произведения.
Многие рецензии сходились на мнении о том, что сериал излишне эротичен, даже похабен, однако, помня, сколько сцен наготы и соитий было, напротив, не включено в сюжет, а заменено пестрыми вечеринками, можно даже сказать, что новая версия менее откровенна, чем источник.
Помимо всех этих тонкостей и дебатов есть одно общее мнение: сериал получился красивым. Костюмы, задние планы, детализация картинки, атмосфера. Работа ощущается как независимая, самостоятельная. Она соответствует тексту романа большей частью, но все же не испортит прочтение книги даже после просмотра и наоборот. Вот это, как мне кажется, успех.
